Joseph Parampathu. Echonomy, Evolution, and Echology, February 4, 2023.

Рынки со свободным потоком информации помогают определить относительные цены. Но этот процесс довольно трудно заметить на обманчивом или неполном рынке. Мюррей Букчин сетует на утрату «моральной экономики» как отражение потери гражданской активности и утраты нашего пути в погоне за гомогенизированным глобальным рынком, рассчитанным на самые паршивые сделки с минимальной связью между покупателями и продавцами.¹ Рынок, о потере которого говорит Букчин — это не просто взаимосвязь между ценой и стоимостью, зафиксированной в портфеле заказов, а понимание (которое он демонстрирует в образе старой уличной вывески с надписью: «Справедливые цены») того, что покупатель и продавец участвуют во взаимовыгодном, взаимопомощном действии. Они являются участниками экологического симбиоза, проявляя так свою гражданскую активность. Они формируют новую окружающую среду, создавая рынок и выбирая свои собственные роли.

Связь между рынками как пространствами гражданского общества и нашим пониманием экологии прослеживается на примере ранних концепций теории эволюции. В работе Чарльза Дарвина «Происхождение видов» описывается теория, которую он сформировал исходя из рассмотрения эволюции видов как отдельных организмов. Он изучал дифференциацию видов и, еще до появления теории генов, описал, как она может принести пользу животным, поскольку их признаки развивались в соответствии с окружающей средой. Галапагосские вьюрки могли пользоваться разными пищевыми ресурсами благодаря различиям в клювах. Таким образом, им не нужно было конкурировать за ограниченные ресурсы в изолированной среде острова. Благодаря адаптации к внешним условиям отдельные виды стали различаться в использовании ресурсов по мере того, что становилось их пищей.

Оснополагающая причина успеха дифференциации эволюционных признаков часто переносится на рынок, когда фирмы решают специализироваться или выделить его под себя среди конкурентов. Пытаясь занять другое положение на рынке, они получают гарантию того, что им больше не надо будет конкурировать за один и тот же маленький пирог. Они просто сделают его больше и возьмут то, что не смогут поглотить другие, или, по крайней мере, сохранят конкурентное преимущество в своей нише.

Вскоре после выхода «Происхождения видов» социал-дарвинисты воспользовались идеями книги для подчинения себе подобных. Они утверждали, что эволюционный успех является результатом наличия особых качеств, и люди с преобладающими признаками должны быть возвышены над другими. Помимо того, некоторые утверждали, основываясь на теории Дарвина, что нужно отменить системы социальной защиты и поддержать жесткую конкуренцию между людьми во имя всеобщего эволюционного потенциала. Они считали, что жизненные испытания без материальной помощи приведут людей к появлению вида, состоящего из индивидов наивысочайшего качества.

Частично в ответ социал-дарвинистам, а также самому Дарвину, Петр Кропоткин написал работу «Взаимопомощь как фактор эволюции», в которой подчеркивается иной ряд стимулов и преимуществ в эволюционном развитии. Дарвин сфокусировался на том, что животные особи обособляются, чтобы избежать конфликтов и занять свою экологическую нишу. В то же время Кропоткин сосредоточился на том, как различные виды дополняют друг друга в своем взаимодействии. Он описал симбиотические отношения и сосуществование различных видов, а также сотрудничество животных внутри вида. Согласно теории взаимопомощи Кропоткина, организмы сотрудничают друг с другом для достижения взаимного эволюционного успеха: социальные связи помогают им устранить недостаток ресурсов. Семья, живущая вместе, размножается легче и сохраняет большее разнообразие в окружающей среде. Симбиоз и сосуществование между видами похоже на моральную экономику, где фирмы и отдельные лица участвуют во взаимовыгодной передаче информации и благ, устанавливая цену не по принуждению, а исходя из разумности.

С биологической точки зрения появление теории генов и нового представления о больших многоклеточных организмах как о совокупности различных сотрудничающих, взаимодействующих меньших организмов (например, бактерии внутри кишечника человека), а не как об отдельных, полностью изолированных сущностях, делает выводы Кропоткина более состоятельными. Но мы должны иметь в виду, что Кропоткин скорее пытался задеть тех, кто интерпретировал Дарвина, чем на самого Дарвина. Работа Дарвина не отвергает сотрудничество внутри или между видами — она просто игнорирует это. В конце концов, причина тому указана в названии книги Дарвина: почему происходит видообразование?

Стремление к дифференциации, которое исследовал Дарвин — это то, что Букчин называл «плодовитостью» природы. Букчин описывал так экологический процесс, в котором плодовитость является возникающим феноменом мест, кишащих (почти до краев) жизнью.² Подобно тому, как городские площади, которыми восторгается Букчин как наиближайшими современниками греческой агоры, мы видим людей, торговлю и жизнь, сложившуюся саму по себе, и при этом бесконечно дифференцированную.³ Если рынок является средством или пространством для обмена в коммерческой сфере, то значит это то место, где наше коммерческое участие приводит к изменению биологического вида. Свободное передвижение и передача информации, столь важные для этих общих пространств, поддерживают дифференциацию.

Если в «Происхождении видов» эволюция представлена так, что организмы реагируют на окружающую среду в соответствии с тем, чтобы выжить в ней и размножиться для сохранения своих признаков, то у Кропоткина эволюция преподносится иначе: организмы активно формируют собственную коэволюцию путем поиска взаимовыгодных отношений. «Взаимопомощь как фактор эволюции» предоставляет иное понимание организации видов и восполняет пробел в понимании Дарвина социал-дарвинистами, описывая это средство достижения эволюционного успеха как характерную черту видов, а не отдельных особей. Идея Кропоткина заключается в том, что социальная организация как эволюционный признак, подобно длинным и коротким клювам вьюрков, может породить эволюционный успех. Восхваление Букчиным различий и возрождение общих пространств смещает акцент с организмов на экологию — моральная экономика поддерживает различия; дифференциация укрепляет связи внутри общего пространства.

Тогда, если необходимо культивировать плодовитость не только в нашем биологическом, но и в коммерческом мире, как ее добиться? Мы видим ее следы во всех местах, которых коснулась цивилизация — как и в городах, так и деревнях. Отходы от одного вида промышленности повторно используются в качестве сырья для другого. Жажда одного человека утоляется внезапным появлением предприятия, стремящегося удовлетворить его потребность. Но механизм, с помощью которого удовлетворяются эти потребности и сдерживаются излишки, на самом деле является лишь симптомом более фундаментального процесса. Перед тем как товары переходят от одной стороны к другой, сначала поступает сигнал об их желаемости и относительной значимости: цена. Информация, свободно циркулирующая на городской площади, способствует плодотворному коммерческому взаимодействию аналогично тому, как тесный, но изобильный приливный бассейн или заросли джунглей способствуют процветанию и жизнедеятельности.

Но где же тогда место для моральной экономики в информационном пространстве? Мораль — это просто информация другого типа. Это классификатор более фундаментальной, но также и более базовой информации — цены. Когда мы получаем ценовое предложение от надежного и уважаемого продавца, мы можем оценить его с большей готовностью, чем то, которое исходит из неизвестного источника. Подобным образом, как покупатель разделяет собственное желание заключить «честную сделку», а не нажиться подобно бандиту, такие торговые переговоры можно рассматривать как добросовестную сделку.

Моральная экономика внутри экологического пространства, которое описывается Дарвином и Кропоткиным, показывает ценность доверия в обществе и социальных группах. Укрепление доверия и нравственного развития способствует связям, которые передают информацию туда и обратно, и позволяют полагаться на слова других людей, ставя во главе взаимную выгоду от сотрудничества и симбиоза. Создание рынка становится возможным только при наличии доверия к основам честных сделок. Принятие на себя риска личной уязвимости, связанного с взаимопомощью, становится возможным в моральной экономике, рождая кооперативные общества и укрепляя человека.

Было бы несправедливо критиковать философию, представленную в «Происхождении видов», за недальновидность в предвидении того, что было представлено во «Взаимопомощи». Фокус Дарвина на выживании (и даже более того, эмерджентности) отдельных видов как мощному индикатору успеха дифференциации как эволюционной стратегии и тенденции распространения наследственных признаков в соответствии с окружающей средой, в которой они используются — не заслуживает презрения. Даже если читать в хронологическом порядке Букчина, Кропоткина и Дарвина, акцент на успехе отдельных групп (и на успехе людей в этих группах) возвращает нас к индивидуальному благотворному характеру моральной экономики. Доступ к средам живой, полезной и ценной информации — заслуга всех людей, которые пользуются ими.

Моральная экономика способствует плодотворной коммерческой экологии, поддерживая эволюции полезных и способных индивидуумов. Кропоткин и Букчин описывали мир, в котором мы играем ключевую роль в формировании моральной экономики и развитии нашего собственного эволюционного будущего. Работы Дарвина, хотя и умалчивают об этих аспектах, заложили основы для понимания того, как эти преимущества для человека фильтруются обратно в продолжающийся рост вида в целом. Современная экологическая оптика развивает этот цикл, укрепляя связи в жизни активных граждан.

Примечания

1. Мюррей Букчин (2021). The New Municipal Agenda.  From Urbanization to Cities: The Politics of Democratic Municipalism, третье издание. AK Press.

2. Мюррей Букчин (1998) Философия социальной экологии. Black Rose Books. 44.

3. Мюррей Букчин (2021). The Ideal of Citizenship.  From Urbanization to Cities: The Politics of Democratic Municipalism, третье издание. AK Press.