В книге «Структура научных революций» (книга о великих добродетелях и крупнейших ошибках, но я не собираюсь сейчас вдаваться в них) Томас Кун описывает эксперимент, который, как мне кажется, имеет огромное значение для либертарианцев, особенно для левых либертарианцев:

В психологическом эксперименте, значение которого заслуживает того, чтобы о нем знали и непсихологи, Дж. Брунер и Л. Постмен просили испытуемых распознать за короткое и фиксированное время серию игральных карт. Большинство карт были стандартными, но некоторые были изменены, например красная шестерка пик и черная четверка червей. Каждый экспериментальный цикл состоял в том, что испытуемому показывали одну за другой целую серию карт, причем время показа карт постепенно возрастало. После каждого сеанса испытуемый должен был сказать, что он видел, а цикл продолжался до тех пор, пока испытуемый дважды не определял полностью правильно всю серию показываемых карт.

Даже при наикратчайших показах большинство испытуемых распознавали значительную часть карт, а после небольшого увеличения времени предъявления, все испытуемые распознавали все карты. С нормальными картами распознавание обычно протекало гладко, но измененные карты почти всегда без заметного колебания или затруднения отождествлялись с нормальными. Черная четверка червей, например, могла быть опознана как четверка пик либо как четверка червей. Без какого-либо особого затруднения испытуемый мгновенно приспосабливался к одной из концептуальных категорий, подготовленных предшествующим опытом. Нельзя даже с уверенностью сказать, что испытуемые видели нечто отличное от того, что они идентифицировали.

При последующем увеличении экспозиции измененных карт испытуемые начинали колебаться и обнаруживали осознание аномалии. Например, видя красную шестерку пик, некоторые говорили: “Это – шестерка пик, но здесь что-то не так – черное имеет красное очертание”. Дальнейшее увеличение экспозиции вызывало еще большее сомнение и замешательство до тех пор, пока в конце концов, иногда совершенно внезапно, большинство испытуемых начинало производить идентификацию правильно. Кроме того, после подобной процедуры с двумя или тремя аномальными картами испытуемые в дальнейшем сталкивались с меньшими трудностями с другими картами.

Однако оказалось, что некоторое количество испытуемых так и не смогло произвести надлежащую корректировку своих категорий. Даже после увеличения времени показа в сорок раз против средней продолжительности экспозиции, необходимой для распознания нормальной карты, более чем 10 процентов аномальных карт не было опознано ими правильно, причем испытуемые, которым не удавалось выполнить задание, часто испытывали горькую досаду. Один из них воскликнул: “Я не могу определить ни одной масти. Она даже не похожа на карту. Я не знаю, какой масти она сейчас: пиковая или червовая. Я не уверен сейчас, как выглядят пики. Боже мой!”. Мой коллега Постмен сказал, что, зная все детали эксперимента заранее, он тем не менее, глядя на нелепые карты, испытывал сильное чувство неловкости.

Короче говоря, люди испытывают огромные трудности и часто испытывают сильное отвращение к распознаванию чего-либо, что не соответствует их установленным категориям. И это помогает, я думаю, объяснить, почему, будучи либертарианцами и, в частности, левыми либертарианцами, нам так трудно донести нашу мысль; потому что в основной политической сфере мы — черные сердца и красные пики. Первый порыв большинства людей состоит в том, чтобы ассимилировать нас в какую-то знакомую категорию — и, поскольку мы так много говорим о достоинствах свободного рынка и пороках государства, мы склонны смешиваться с консерваторами, поскольку они схоже шумят. Когда более длительное знакомство убеждает людей в том, что мы, в конце концов, не совсем консерваторы, они, как правило, начинают убеждаться, что мы черные пики с красной каймой — условно консервативны в одних вопросах, условно либеральны в других (эту тенденцию мы сами поощряем с помощью нашей отчасти полезной, отчасти вводящей в заблуждение диаграммы Нолана) — вместо того, чтобы представлять радикальную альтернативу существующим идеологиям.

Мораль, я думаю, в том, что либертарианцы, и особенно левые либертарианцы, должны больше сосредоточиться на том, чтобы просто признать нашу позицию. Признать это, конечно, недостаточно — тогда нужно утверждать, что позиция правильная, — но я думаю, что данный аргумент и защита в значительной степени бессмысленны, если люди не могут даже увидеть защищаемую позицию.

Наша жизненно важная задача, таким образом, состоит в том, чтобы распространить информацию о том, что существует позиция, которая включает в себя следующие положения:

1. Большой бизнес и большое правительство являются (по большей части) естественными союзниками.
2. Хотя консервативные политики притворяются, что ненавидят большое правительство, а либеральные политики притворяются, что ненавидят крупный бизнес, большинство основных направлений политики — как либеральных, так и консервативных — предполагают (здесь существует несколько иных версий) массовое вмешательство от имени элиты крупного бизнеса/большого правительства за счет простых людей.
3. Либералы скрывают свое вмешательство от имени сильных в риторике вмешательства от имени слабых; консерваторы скрывают свое вмешательство от имени сильных в риторике невмешательства и свободного рынка — но в обоих случаях риторика опровергается действительностью.
4. Подлинная политика вмешательства со стороны слабых, если бы либералы действительно пытались бы делать так, тоже не сработала бы, поскольку природа власти автоматически перенаправила бы ее на исполнение интересов элиты.
5. Подлинная политика невмешательства и свободного рынка, если бы ее действительно проводили бы консерваторы, сработала бы, поскольку свободная конкуренция расширила бы возможности простых людей за счет элиты.
6. Поскольку консервативная политика, несмотря на связанную с ней риторику свободного рынка, является в основном диаметральной противоположностью политики проведения рыночных преобразований, провалы консервативной политики не являются возражением (а скорее, оправданием) политики свободного рынка.

Конечно, мы должны быть готовы защищать эти тезисы с помощью рассуждений об экономике и исторических фактах, но главной целью на данный момент, я думаю, должно быть не столько их защита, сколько просто их распространение. Мы должны сделать наши красные пики и черные сердца достаточно знакомой чертой интеллектуального ландшафта, чтобы люди могли видеть их такими, какие они есть, а не неправильно их классифицировать — и тогда мы сможем лучше их защитить. (Хотя, по общему признанию, пункт 6 уже начинает скользить с описания до защиты; тем не менее, я думаю, что 6 имеет решающее значение для получения сути нашей позиции так же, как и попытки услышать нас.)

Поэтому я выступаю за то, чтобы сделать непрерывным повторение (некоторый эквивалент) пунктов с 1 по 6 главной чертой нашей пропаганды. В разговорах, в статьях, в письмах в редакцию пункты с 1 до 6 должны быть нашими хитпоинтами. Лекарство от сопротивления незнакомому — сделать его знакомым.

Перевод гражданина Ильи.